Порно рассказы
» » Порно рассказ «Отдохнули по кайфу»

 

Отдохнули по кайфу

5

30.08.2010 4974


Было как-то день рождения у друга. Сидели мы на даче, выпивали. Дом друга, только что построенный, был так сказать огромный, одно то что в доме было около 23 больших тахт, и 2 дивана. На нашу компанию хватило.
Значит сидим мы выпиваем пивко,слушаем музыку, некоторые уже разобрались по парам. Количество сидящих за столом тоже началось сокращаться, и из разных уголков дома стали доносится довольно возбуждающие стоны.
Вот вернулись наши пацаны из подвала - бильярдной! Сели и стали продолжать праздник! Серёга мне сказал, что Витёк - брат именинника, попросил меня спуститься вниз и сыграть с ним партию. Я, столь наивный в то время, да и после выпитого пива не думавши, спустился в бильярдную.
Спустившись вниз, я там не заметил ни кого, подумал, что Витёк пошёл к холодильнику за пивом, начал расставлять шары. В момент когда на лестнице послышались шаги я расставлял шары и не смотрел в ту сторону.
-Витёк, где ты лазеешь? Я уже успел шары расставить! - Возмутился я!
Но сзади послышался женский голос, и когда я обернулся я увидел Марину - С ног сшибательную брюнетку в одном нижнем белье и в чулках с пояском чёрного цвета. Тутже появились все признаки возбуждения! У меня чуть не порвались джинсы, ведь это моя самая любимая эротическая обежда на девушках!
Тут началось невообразимое. Она продолжила спускаться, медленно, чинно, делая круговые движения в воздухе своей попкой, и мне почудилось, что звук свиста ветра от неё доносился до моих ушей, она медленно гладила свою бархатную кожу, при этом извиваясь, как змея подкрадывающаяся к жертве. Проследовав до последней ступенки, она остановилась. Вдруг заиграла музыка, с её стороны повеяло чудным запахом, всё вокруг меня словно поплыло, я чувствую что я теряю разум и волю. Она медленно извивалась вокруг меня, обхватывая меня кольцами, как удав и намереваясь меня проглотить на ужин как маленького мышонка. И я действительно чувствовал себя мышонком. Она тёрлась своими аосхитительными ножками о и так возбуждённый до боли член. Я хотел чобы она меня изнасиловала, чтобы окутовала меня своими руками и неостанвливалась никогда!
Вдруг, она меня отпустила, и, кутя своей возбуждающей попкой, пошла к выходу, начала подниматься по лестнице! Я взорвался! Разорвав на себе шёлковую рубашку и на ходу снимая джинсы, я побежал за ней. Она даже не убегала, она хотела этого. Догнав на середине лестницы, я нервно, дрожащими от нетерпения руками стам практически срывать с неё одежды, которые тут же летели в низ. Начали там же на лестнице. Она вскриивала от желания и страсти, молила меня: "Глубже, глубже!".
Почувствовав приближающийся конец, я приостановился, поднял её на руки и понес вниз, положил на бельярдный стол, раздвинул ножки начал целовать уже излившуюся соками, влажную киску. Потом я лёг на неё и зелёный стол закачался, вынуждено скрипя всеми четырьмя ножками. Она перевернула меня на спину:
- Хочешь я тебе покажу настоящий вестерн?
- Да!
И это было круче чем оседлать самого ярого мустанга! Стол стал визжать от возмущения! Я измученный ею, наконец получил чувство удовлетворения. Но через полчаса всё повторилось. Она фактически высосала из меня все соки в эту ночь.
На утро я пошёл жечь костёр, замаринованное мясо ждало углей! Сделали шашлык, закончили праздненство. Отдохнули по кайфу.
Ну а мы сней до сих пор вместе!
{sape_links} Жалоба на рассказ! Автор не известен

Добавить комментарий 3 комментария


Иван Иванович
 0
Иван Иванович (4 января 2022 18:53)
Регистрация: --

Атав хрустко шагал по грязному снегу. Издали приметил тонкую нить дыма меж полотнами неба и земли. Взобрался на пригорок, где стояла изба, и зияло черным пятном холодное кострище. Опять непутёвая девка не развела огонь к его приходу! Сколько раз твердил ей — после охоты ему нужен костер! Атав подошел к жене. Несильно замахнулся кулаком в дырявой варежке и приложил ее по спине.
«Не стану бить палкой, — рассудил он, — а то ночью будет валяться на лежанке, аки дохлая рыба. Таким манером мы точно не сотворим сына, а уж пора бы!»
Всхлипнула девица, пальцами задубевшими ухватила огниво, искру высечь старается. Только бы огонь поскорей занялся! А не то муж опять тумаков надает, вон как от злости кривит его. Сверкнула искра. Атав хмыкнул и бросил ей под ноги тушку кролика.
— Чтоб к полудню запекла на вертеле, без шкуры и кишок! Иначе тебя саму на этот вертел насажу!
Проводила Умана мужа затравленным взором, утерла сопли об рукав облезлой шубейки. Тушку худосочную стала стала потрошить. Костер разгорался, она согревалась. Шепотом повторяла раз за разом строку из Писания: «Спасение в терпении, спасение в терпении... « Горячая кровь зверька текла по рукам до самых локтей.
«Опять поймал такого крошечного, одни жилы! — с тоской думала Уманка. — А виноватой-то окажусь я...»
Едва утолив голод, Атав принялся молиться. Встал в углу избёнки рядом с идолом деревянным на колени, истово бормотал что-то, стегал себя веревкой по спине. Умана знала: если хоть словом напомнит о себе, достанется и ей. Не могла она уразуметь смысла в его праведном страдании. Но знала, что если не будет покорной мужу, он её совсем загубит.
Атав исповедовал страдотерпие и обращался с женой, как велело Писание. Он верил, что только страдание приведет его после смерти в Верхний мир. Разве мог он желать для жены другой участи? Но для того боль должна была растворить грешное тело. Всякая радость отдаляла его от желанной цели.
Уману выдали за него замуж совсем девчонкой. Выросла та на хуторе за рекой, где о таких верованиях слышали только краем уха. Люди по разным берегам реки издавна враждовали. Когда главы деревень с горем пополам сумели примириться, Уману и еще пять девиц отдали воинственным соседям, чтобы укрепить мир. Выбрали, как водится, самых красивых и здоровых, с косой до пояса и румяными щеками. Так и попала Умана в немилую сердцу Кряжевку. Пограничное сельцо, неспокойное. Дальше людские владения кончались, и начиналась цепь холмов, что в народе именовали Великаний Кряж.
За три года в чужом краю да с суровым мужем Умана отощала и побледнела. Но глаза цвета хвойной ели не потухли, глядели дерзко, и Атава то коробило. Он желал ее молодое тело с нежно-белым облаком зада и такими же белыми, воздушными грудками, и за то не мог ее простить. Полюбилось ему держать ее за длинную русую косу, когда со спины брал, не глядя в лицо, по заветам святой книги.
Полагалось Атаву надуть ей живот, чтобы отдать долг Создателю. Жизнь в этот мир привести в благодарность за то, что сам родился. Но сладкий запах и мягкость Уманы не давали ему сохранять благородную муку. Уж больно она его манила.
— Смилуйся, ты же не злой! — заплакала девица. Задергалась, точно лисица в капкане. Насел на нее великан, но не всем весом, а легонько собой накрыл, чтобы не задавить. С мертвой девахи будет немного толку, да и не привык челубек почем зря девок морить. К тому ж мольбы девичьи его изрядно забавляли.
— Конечно, не злой, что же злого в том, чтобы самочку попользовать, дуреха! — хохотнул он. — Ноги разводи!
Заплакала Умана от страха и отчаяния. Когда муж по первости ее брал силой, натерпелась же она боли. Но у великана в штанах наверняка не свиристелька, как у Атава, а целое полено. Ой, что будет!
— Не надо, прошу тебя! — выла Умана, — пощади!
— Черт вас разберет, девок человечьих, — проворчал великан. Он легко раскрыл бедра непокорной самки, что изо всех сил брыкалась, лежа на животе. Зажмурилась та и сжалась, изготовилась терпеть боль нечеловеческую. Сейчас как разорвет ее пополам бревно великанское!
И тут вдруг задохнулась девица от неожиданности. Стал челубек оглаживать своими ручищами ее ягодицы — каждая хорошо умещалась в его ладонь. Раздвинул он дрожащие полушария и опалил междуножье Уманы горячим дыханием. Лизнул большим теплым мокрым языком. Лизнул вновь и вновь. Умана, с которой отродясь никто так ласково не обращался, запричитала какую-то несусветицу:
— Аааааа! Ты что творишь, окаянный! Черной магией меня взять решил?!
Челубек молча лизал. Приподнял Уману на коленки и выпятить зад понудил. Крепко за ноги держал, чтобы не уползла. Быстро, жадно и влажно лизал, проходился длинным языком от горошинки меж губ до срамного отверстия.
Бросило девку в жар, обуяло странным восторгом. Не иначе колдовство, кто же радуется перед пыткой? Но отчего же так приятно? Пылкая искристая волна прокатывалась от живота девицы вслед за шершавым языком великана. Заныло внутри сладостно, засвербило промеж ног. Не знала прежде она таких ласк и теперь от изумления была готова чувств лишиться.
Вдруг ее нежную щелочку что-то растягивать стало. Что-то вторглось внутрь, пока жаркий язык вылизывал губки до поросячего визга.
— Аааааа! Пусти меня, великанище! Не смей! — застонала Умана, извиваясь на вошедшем в нее пальце. У великана тот был никак не меньше восставшей палки мужика.
Гигант только хмыкнул и знай себе лижет девчонку в свое удовольствие. Да пальцем двигает туда-сюда, чтобы раковинка поскорей раскрылась и пустила его внутрь. Человеческие самки всегда для Игна были вкуснее великанш, а эта к тому же оказалась пряной и свежей. Текла чистым медом.
Дубина в его штанах уже давно силой налилась и рвалась в бой. Но был великан в таких делах мастак: брал человечек далеко не впервые и мог потерпеть, пока те взмокнут. По мокрому и елдак внутри скользит приятнее, и меньше опасность порвать. Тесные женщины из людей в отличие от челубечек, узенькие, тугие. Обхватывают толстый уд плотно, как тиски. Вот почему Игн давно уж позабыл свою жену из родного селения — у той меж ног было широкое, раздолбанное дупло.
Девица тем временем уже обильно источала нектар, хотя и кричала, что не хочет. Тут челубек осторожно вставил ей в мякотку второй палец, и самочка взвыла. Заскулила щенком, запросила отпустить. Такой она была хрупкой и ранимой, что Игн решил, будто у нее первый. Неужто такую пригожую девку мужики не брали? Странные эти люди, не знают, как жить приятнее, все бы им только воевать и козни чинить.
Стал Игн исподволь свободной рукой развязывать шнуровку на портках. Заголился и потянул девку за бедра к себе. Та обернулась, и в глазах ее полыхнул ужас при виде его толстенного древка, торчащего к потолку избы. От испуга все знакомые ей наречия в голове смешались.
— Н-не надо, пан! До-добрый господин! — заикаясь, прошептала девица, — ты же меня порвешь!
Орудие свое Игн не считал большим сверх меры, но сознавал, что обхватом оно будет с руку человека. Однако знал он, что прежде и помельче росточком самки под ним стонали и дрыгались с большим удовольствием. А на второй раз уже по доброй воле ножки раздвигали. Поранить девку он не боялся, разве что напугать до смерти.
— Тихо будь! — Велел он грозно, — не боись, ты течешь, как ручей, тебе будет хорошо!
Он приставил к сжатой от страха ложбинке головку своего орудия размером с девичий кулак.
— Отпусти-иии! Создателем тебя молю! — заревела белугой девчонка и попыталась выскользнуть из-под челубека.

Иван Петрович
 0
Иван Петрович (4 января 2022 19:04)
Регистрация: --

Он приставил к сжатой от страха ложбинке головку своего орудия размером с девичий кулак.
— Отпусти-иии! Создателем тебя молю! — заревела белугой девчонка и попыталась выскользнуть из-под челубека.гу. Издали приметил тонкую нить дыма меж полотнами неба и земли. Взобрался на пригорок, где стояла изба, и зияло черным пятном холодное кострище. Опять непутёвая девка не развела огонь к его приходу! Сколько раз твердил ей — после охоты ему нужен костер! Атав подошел к жене. Несильно замахнулся кулаком в дырявой варежке и приложил ее по спине.
«Не стану бить палкой, — рассудил он, — а то ночью будет валяться на лежанке, аки дохлая рыба. Таким манером мы точно не сотворим сына, а уж пора бы!»
Всхлипнула девица, пальцами задубевшими ухватила огниво, искру высечь старается. Только бы огонь поскорей занялся! А не то муж опять тумаков надает, вон как от злости кривит его. Сверкнула искра. Атав хмыкнул и бросил ей под ноги тушку кролика.
— Чтоб к полудню запекла на вертеле, без шкуры и кишок! Иначе тебя саму на этот вертел насажу!
Проводила Умана мужа затравленным взором, утерла сопли об рукав облезлой шубейки. Тушку худосочную стала стала потрошить. Костер разгорался, она согревалась. Шепотом повторяла раз за разом строку из Писания: «Спасение в терпении, спасение в терпении... « Горячая кровь зверька текла по рукам до самых локтей.
«Опять поймал такого крошечного, одни жилы! — с тоской думала Уманка. — А виноватой-то окажусь я...»
Едва утолив голод, Атав принялся молиться. Встал в углу избёнки рядом с идолом деревянным на колени, истово бормотал что-то, стегал себя веревкой по спине. Умана знала: если хоть словом напомнит о себе, достанется и ей. Не могла она уразуметь смысла в его праведном страдании. Но знала, что если не будет покорной мужу, он её совсем загубит.
Атав исповедовал страдотерпие и обращался с женой, как велело Писание. Он верил, что только страдание приведет его после смерти в Верхний мир. Разве мог он желать для жены другой участи? Но для того боль должна была растворить грешное тело. Всякая радость отдаляла его от желанной цели.
Уману выдали за него замуж совсем девчонкой. Выросла та на хуторе за рекой, где о таких верованиях слышали только краем уха. Люди по разным берегам реки издавна враждовали. Когда главы деревень с горем пополам сумели примириться, Уману и еще пять девиц отдали воинственным соседям, чтобы укрепить мир. Выбрали, как водится, самых красивых и здоровых, с косой до пояса и румяными щеками. Так и попала Умана в немилую сердцу Кряжевку. Пограничное сельцо, неспокойное.
Он приставил к сжатой от страха ложбинке головку своего орудия размером с девичий кулак.
— Отпусти-иии! Создателем тебя молю! — заревела белугой девчонка и попыталась выскользнуть из-под челубека.гу. Издали приметил тонкую нить дыма меж полотнами неба и земли. Взобрался на пригорок, где стояла изба, и зияло черным пятном холодное кострище. Опять непутёвая девка не развела огонь к его приходу! Сколько раз твердил ей — после охоты ему нужен костер! Атав подошел к жене. Несильно замахнулся кулаком в дырявой варежке и приложил ее по спине.
«Не стану бить палкой, — рассудил он, — а то ночью будет валяться на лежанке, аки дохлая рыба. Таким манером мы точно не сотворим сына, а уж пора бы!»
Всхлипнула девица, пальцами задубевшими ухватила огниво, искру высечь старается. Только бы огонь поскорей занялся! А не то муж опять тумаков надает, вон как от злости кривит его. Сверкнула искра. Атав хмыкнул и бросил ей под ноги тушку кролика.
— Чтоб к полудню запекла на вертеле, без шкуры и кишок! Иначе тебя саму на этот вертел насажу!
Проводила Умана мужа затравленным взором, утерла сопли об рукав облезлой шубейки. Тушку худосочную стала стала потрошить. Костер разгорался, она согревалась. Шепотом повторяла раз за разом строку из Писания: «Спасение в терпении, спасение в терпении... « Горячая кровь зверька текла по рукам до самых локтей.
«Опять поймал такого крошечного, одни жилы! — с тоской думала Уманка. — А виноватой-то окажусь я...»
Едва утолив голод, Атав принялся молиться. Встал в углу избёнки рядом с идолом деревянным на колени, истово бормотал что-то, стегал себя веревкой по спине. Умана знала: если хоть словом напомнит о себе, достанется и ей. Не могла она уразуметь смысла в его праведном страдании. Но знала, что если не будет покорной мужу, он её совсем загубит.
Атав исповедовал страдотерпие и обращался с женой, как велело Писание. Он верил, что только страдание приведет его после смерти в Верхний мир. Разве мог он желать для жены другой участи? Но для того боль должна была растворить грешное тело. Всякая радость отдаляла его от желанной цели.
Уману выдали за него замуж совсем девчонкой. Выросла та на хуторе за рекой, где о таких верованиях слышали только краем уха. Люди по разным берегам реки издавна враждовали. Когда главы деревень с горем пополам сумели примириться, Уману и еще пять девиц отдали воинственным соседям, чтобы укрепить мир. Выбрали, как водится, самых красивых и здоровых, с косой до пояса и румяными щеками. Так и попала Умана в немилую сердцу Кряжевку. Пограничное сельцо, неспокойное.
Он приставил к сжатой от страха ложбинке головку своего орудия размером с девичий кулак.
— Отпусти-иии! Создателем тебя молю! — заревела белугой девчонка и попыталась выскользнуть из-под челубека.гу. Издали приметил тонкую нить дыма меж полотнами неба и земли. Взобрался на пригорок, где стояла изба, и зияло черным пятном холодное кострище. Опять непутёвая девка не развела огонь к его приходу! Сколько раз твердил ей — после охоты ему нужен костер! Атав подошел к жене. Несильно замахнулся кулаком в дырявой варежке и приложил ее по спине.
«Не стану бить палкой, — рассудил он, — а то ночью будет валяться на лежанке, аки дохлая рыба. Таким манером мы точно не сотворим сына, а уж пора бы!»
Всхлипнула девица, пальцами задубевшими ухватила огниво, искру высечь старается. Только бы огонь поскорей занялся! А не то муж опять тумаков надает, вон как от злости кривит его. Сверкнула искра. Атав хмыкнул и бросил ей под ноги тушку кролика.
— Чтоб к полудню запекла на вертеле, без шкуры и кишок! Иначе тебя саму на этот вертел насажу!
Проводила Умана мужа затравленным взором, утерла сопли об рукав облезлой шубейки. Тушку худосочную стала стала потрошить. Костер разгорался, она согревалась. Шепотом повторяла раз за разом строку из Писания: «Спасение в терпении, спасение в терпении... « Горячая кровь зверька текла по рукам до самых локтей.
«Опять поймал такого крошечного, одни жилы! — с тоской думала Уманка. — А виноватой-то окажусь я...»
Едва утолив голод, Атав принялся молиться. Встал в углу избёнки рядом с идолом деревянным на колени, истово бормотал что-то, стегал себя веревкой по спине. Умана знала: если хоть словом напомнит о себе, достанется и ей. Не могла она уразуметь смысла в его праведном страдании. Но знала, что если не будет покорной мужу, он её совсем загубит.
Атав исповедовал страдотерпие и обращался с женой, как велело Писание. Он верил, что только страдание приведет его после смерти в Верхний мир. Разве мог он желать для жены другой участи? Но для того боль должна была растворить грешное тело. Всякая радость отдаляла его от желанной цели.
Уману выдали за него замуж совсем девчонкой. Выросла та на хуторе за рекой, где о таких верованиях слышали только краем уха. Люди по разным берегам реки издавна враждовали. Когда главы деревень с горем пополам сумели примириться, Уману и еще пять девиц отдали воинственным соседям, чтобы укрепить мир. Выбрали, как водится, самых красивых и здоровых, с косой до пояса и румяными щеками. Так и попала Умана в немилую сердцу Кряжевку. Пограничное сельцо, неспокойное.
Он приставил к сжатой от страха ложбинке головку своего орудия размером с девичий кулак.
— Отпусти-иии! Создателем тебя молю! — заревела белугой девчонка и попыталась выскользнуть из-под челубека.гу. Издали приметил тонкую нить дыма меж полотнами неба и земли. Взобрался на пригорок, где стояла изба, и зияло черным пятном холодное кострище. Опять непутёвая девка не развела огонь к его приходу! Сколько раз твердил ей — после охоты ему нужен костер! Атав подошел к жене. Несильно замахнулся кулаком в дырявой варежке и приложил ее по спине.
«Не стану бить палкой, — рассудил он, — а то ночью будет валяться на лежанке, аки дохлая рыба. Таким манером мы точно не сотворим сына, а уж пора бы!»
Всхлипнула девица, пальцами задубевшими ухватила огниво, искру высечь старается. Только бы огонь поскорей занялся! А не то муж опять тумаков надает, вон как от злости кривит его. Сверкнула искра. Атав хмыкнул и бросил ей под ноги тушку кролика.
— Чтоб к полудню запекла на вертеле, без шкуры и кишок! Иначе тебя саму на этот вертел насажу!
Проводила Умана мужа затравленным взором, утерла сопли об рукав облезлой шубейки. Тушку худосочную стала стала потрошить. Костер разгорался, она согревалась. Шепотом повторяла раз за разом строку из Писания: «Спасение в терпении, спасение в терпении... « Горячая кровь зверька текла по рукам до самых локтей.
«Опять поймал такого крошечного, одни жилы! — с тоской думала Уманка. — А виноватой-то окажусь я...»
Едва утолив голод, Атав принялся молиться. Встал в углу избёнки рядом с идолом деревянным на колени, истово бормотал что-то, стегал себя веревкой по спине. Умана знала: если хоть словом напомнит о себе, достанется и ей. Не могла она уразуметь смысла в его праведном страдании. Но знала, что если не будет покорной мужу, он её совсем загубит.
Атав исповедовал страдотерпие и обращался с женой, как велело Писание. Он верил, что только страдание приведет его после смерти в Верхний мир. Разве мог он желать для жены другой участи? Но для того боль должна была растворить грешное тело. Всякая радость отдаляла его от желанной цели.
Уману выдали за него замуж совсем девчонкой. Выросла та на хуторе за рекой, где о таких верованиях слышали только краем уха. Люди по разным берегам реки издавна враждовали. Когда главы деревень с горем пополам сумели примириться, Уману и еще пять девиц отдали воинственным соседям, чтобы укрепить мир. Выбрали, как водится, самых красивых и здоровых, с косой до пояса и румяным

Иван Болван
 0
Иван Болван (4 января 2022 19:06)
Регистрация: --

Он приставил к сжатой от страха ложбинке головку своего орудия размером с девичий кулак.
— Отпусти-иии! Создателем тебя молю! — заревела белугой девчонка и попыталась выскользнуть из-под челубека.гу. Издали приметил тонкую нить дыма меж полотнами неба и земли. Взобрался на пригорок, где стояла изба, и зияло черным пятном холодное кострище. Опять непутёвая девка не развела огонь к его приходу! Сколько раз твердил ей — после охоты ему нужен костер! Атав подошел к жене. Несильно замахнулся кулаком в дырявой варежке и приложил ее по спине.
«Не стану бить палкой, — рассудил он, — а то ночью будет валяться на лежанке, аки дохлая рыба. Таким манером мы точно не сотворим сына, а уж пора бы!»
Всхлипнула девица, пальцами задубевшими ухватила огниво, искру высечь старается. Только бы огонь поскорей занялся! А не то муж опять тумаков надает, вон как от злости кривит его. Сверкнула искра. Атав хмыкнул и бросил ей под ноги тушку кролика.
— Чтоб к полудню запекла на вертеле, без шкуры и кишок! Иначе тебя саму на этот вертел насажу!
Проводила Умана мужа затравленным взором, утерла сопли об рукав облезлой шубейки. Тушку худосочную стала стала потрошить. Костер разгорался, она согревалась. Шепотом повторяла раз за разом строку из Писания: «Спасение в терпении, спасение в терпении... « Горячая кровь зверька текла по рукам до самых локтей.
«Опять поймал такого крошечного, одни жилы! — с тоской думала Уманка. — А виноватой-то окажусь я...»
Едва утолив голод, Атав принялся молиться. Встал в углу избёнки рядом с идолом деревянным на колени, истово бормотал что-то, стегал себя веревкой по спине. Умана знала: если хоть словом напомнит о себе, достанется и ей. Не могла она уразуметь смысла в его праведном страдании. Но знала, что если не будет покорной мужу, он её совсем загубит.
Атав исповедовал страдотерпие и обращался с женой, как велело Писание. Он верил, что только страдание приведет его после смерти в Верхний мир. Разве мог он желать для жены другой участи? Но для того боль должна была растворить грешное тело. Всякая радость отдаляла его от желанной цели.
Уману выдали за него замуж совсем девчонкой. Выросла та на хуторе за рекой, где о таких верованиях слышали только краем уха. Люди по разным берегам реки издавна враждовали. Когда главы деревень с горем пополам сумели примириться, Уману и еще пять девиц отдали воинственным соседям, чтобы укрепить мир. Выбрали, как водится, самых красивых и здоровых, с косой до пояса и румяными щеками. Так и попала Умана в немилую сердцу Кряжевку. Пограничное сельцо, неспокойное.
Он приставил к сжатой от страха ложбинке головку своего орудия размером с девичий кулак.
— Отпусти-иии! Создателем тебя молю! — заревела белугой девчонка и попыталась выскользнуть из-под челубека.гу. Издали приметил тонкую нить дыма меж полотнами неба и земли. Взобрался на пригорок, где стояла изба, и зияло черным пятном холодное кострище. Опять непутёвая девка не развела огонь к его приходу! Сколько раз твердил ей — после охоты ему нужен костер! Атав подошел к жене. Несильно замахнулся кулаком в дырявой варежке и приложил ее по спине.
«Не стану бить палкой, — рассудил он, — а то ночью будет валяться на лежанке, аки дохлая рыба. Таким манером мы точно не сотворим сына, а уж пора бы!»
Всхлипнула девица, пальцами задубевшими ухватила огниво, искру высечь старается. Только бы огонь поскорей занялся! А не то муж опять тумаков надает, вон как от злости кривит его. Сверкнула искра. Атав хмыкнул и бросил ей под ноги тушку кролика.
— Чтоб к полудню запекла на вертеле, без шкуры и кишок! Иначе тебя саму на этот вертел насажу!
Проводила Умана мужа затравленным взором, утерла сопли об рукав облезлой шубейки. Тушку худосочную стала стала потрошить. Костер разгорался, она согревалась. Шепотом повторяла раз за разом строку из Писания: «Спасение в терпении, спасение в терпении... « Горячая кровь зверька текла по рукам до самых локтей.
«Опять поймал такого крошечного, одни жилы! — с тоской думала Уманка. — А виноватой-то окажусь я...»
Едва утолив голод, Атав принялся молиться. Встал в углу избёнки рядом с идолом деревянным на колени, истово бормотал что-то, стегал себя веревкой по спине. Умана знала: если хоть словом напомнит о себе, достанется и ей. Не могла она уразуметь смысла в его праведном страдании. Но знала, что если не будет покорной мужу, он её совсем загубит.
Атав исповедовал страдотерпие и обращался с женой, как велело Писание. Он верил, что только страдание приведет его после смерти в Верхний мир. Разве мог он желать для жены другой участи? Но для того боль должна была растворить грешное тело. Всякая радость отдаляла его от желанной цели.
Уману выдали за него замуж совсем девчонкой. Выросла та на хуторе за рекой, где о таких верованиях слышали только краем уха. Люди по разным берегам реки издавна враждовали. Когда главы деревень с горем пополам сумели примириться, Уману и еще пять девиц отдали воинственным соседям, чтобы укрепить мир. Выбрали, как водится, самых красивых и здоровых, с косой до пояса и румяными щеками. Так и попала Умана в немилую сердцу Кряжевку. Пограничное сельцо, неспокойное.
Он приставил к сжатой от страха ложбинке головку своего орудия размером с девичий кулак.
— Отпусти-иии! Создателем тебя молю! — заревела белугой девчонка и попыталась выскользнуть из-под челубека.гу. Издали приметил тонкую нить дыма меж полотнами неба и земли. Взобрался на пригорок, где стояла изба, и зияло черным пятном холодное кострище. Опять непутёвая девка не развела огонь к его приходу! Сколько раз твердил ей — после охоты ему нужен костер! Атав подошел к жене. Несильно замахнулся кулаком в дырявой варежке и приложил ее по спине.
«Не стану бить палкой, — рассудил он, — а то ночью будет валяться на лежанке, аки дохлая рыба. Таким манером мы точно не сотворим сына, а уж пора бы!»
Всхлипнула девица, пальцами задубевшими ухватила огниво, искру высечь старается. Только бы огонь поскорей занялся! А не то муж опять тумаков надает, вон как от злости кривит его. Сверкнула искра. Атав хмыкнул и бросил ей под ноги тушку кролика.
— Чтоб к полудню запекла на вертеле, без шкуры и кишок! Иначе тебя саму на этот вертел насажу!
Проводила Умана мужа затравленным взором, утерла сопли об рукав облезлой шубейки. Тушку худосочную стала стала потрошить. Костер разгорался, она согревалась. Шепотом повторяла раз за разом строку из Писания: «Спасение в терпении, спасение в терпении... « Горячая кровь зверька текла по рукам до самых локтей.
«Опять поймал такого крошечного, одни жилы! — с тоской думала Уманка. — А виноватой-то окажусь я...»
Едва утолив голод, Атав принялся молиться. Встал в углу избёнки рядом с идолом деревянным на колени, истово бормотал что-то, стегал себя веревкой по спине. Умана знала: если хоть словом напомнит о себе, достанется и ей. Не могла она уразуметь смысла в его праведном страдании. Но знала, что если не будет покорной мужу, он её совсем загубит.
Атав исповедовал страдотерпие и обращался с женой, как велело Писание. Он верил, что только страдание приведет его после смерти в Верхний мир. Разве мог он желать для жены другой участи? Но для того боль должна была растворить грешное тело. Всякая радость отдаляла его от желанной цели.
Уману выдали за него замуж совсем девчонкой. Выросла та на хуторе за рекой, где о таких верованиях слышали только краем уха. Люди по разным берегам реки издавна враждовали. Когда главы деревень с горем пополам сумели примириться, Уману и еще пять девиц отдали воинственным соседям, чтобы укрепить мир. Выбрали, как водится, самых красивых и здоровых, с косой до пояса и румяными щеками. Так и попала Умана в немилую сердцу Кряжевку. Пограничное сельцо, неспокойное.
Он приставил к сжатой от страха ложбинке головку своего орудия размером с девичий кулак.
— Отпусти-иии! Создателем тебя молю! — заревела белугой девчонка и попыталась выскользнуть из-под челубека.гу. Издали приметил тонкую нить дыма меж полотнами неба и земли. Взобрался на пригорок, где стояла изба, и зияло черным пятном холодное кострище. Опять непутёвая девка не развела огонь к его приходу! Сколько раз твердил ей — после охоты ему нужен костер! Атав подошел к жене. Несильно замахнулся кулаком в дырявой варежке и приложил ее по спине.
«Не стану бить палкой, — рассудил он, — а то ночью будет валяться на лежанке, аки дохлая рыба. Таким манером мы точно не сотворим сына, а уж пора бы!»
Всхлипнула девица, пальцами задубевшими ухватила огниво, искру высечь старается. Только бы огонь поскорей занялся! А не то муж опять тумаков надает, вон как от злости кривит его. Сверкнула искра. Атав хмыкнул и бросил ей под ноги тушку кролика.
— Чтоб к полудню запекла на вертеле, без шкуры и кишок! Иначе тебя саму на этот вертел насажу!
Проводила Умана мужа затравленным взором, утерла сопли об рукав облезлой шубейки. Тушку худосочную стала стала потрошить. Костер разгорался, она согревалась. Шепотом повторяла раз за разом строку из Писания: «Спасение в терпении, спасение в терпении... « Горячая кровь зверька текла по рукам до самых локтей.
«Опять поймал такого крошечного, одни жилы! — с тоской думала Уманка. — А виноватой-то окажусь я...»
Едва утолив голод, Атав принялся молиться. Встал в углу избёнки рядом с идолом деревянным на колени, истово бормотал что-то, стегал себя веревкой по спине. Умана знала: если хоть словом напомнит о себе, достанется и ей. Не могла она уразуметь смысла в его праведном страдании. Но знала, что если не будет покорной мужу, он её совсем загубит.
Атав исповедовал страдотерпие и обращался с женой, как велело Писание. Он верил, что только страдание приведет его после смерти в Верхний мир. Разве мог он желать для жены другой участи? Но для того боль должна была растворить грешное тело. Всякая радость отдаляла его от желанной цели.
Уману выдали за него замуж совсем девчонкой. Выросла та на хуторе за рекой, где о таких верованиях слышали только краем уха. Люди по разным берегам реки издавна враждовали. Когда главы деревень с горем пополам сумели примириться, Уману и еще пять девиц отдали воинственным соседям, чтобы укрепить мир. Выбрали, как водится, самых красивых и здоровых, с косой до пояса и румяным
Уману выдали за него замуж совсем девчонкой. Выросла та на хуторе за рекой, где о таких верованиях слышали только краем уха. Люди по разным берегам реки издавна враждовали. Когда главы деревень с горем пополам сумели примириться, Уману и еще пять девиц отдали воинственным соседям, чтобы укрепить мир. Выбрали, как водится, самых красивых и здоровых, с косой до пояса.


Полужирный Наклонный текст Подчеркнутый текст Зачеркнутый текст | По центру Выравнивание по правому краю | Вставка смайликов Выбор цвета | Вставка цитаты Преобразовать выбранный текст из транслитерации в кириллицу

Строго запрещено переходить на личности, а также на гнобление тематики рассказа!
||-+×
Стоп! Не нашли то что искали? Попробуйте поискать это в нашем поиске!
Не спешите закрывать эту страничку! На нашем сайте еще очень много порно рассказов и историй, которые без сомнения Вам понравятся! Попробуйте ввести в форму поиска, расположенную выше, интересующий Вас запрос и Вы сами удивитесь сколько ещё интересных и возбуждающих рассказов находится на нашем сайте!