Порно рассказы
» » Порно рассказ «Звери»

 

Звери

25

09.07.2016 18483
Из запредельного, Насилие, Смерть персонажа, Анальный секс, Традиционный секс, Групповой секс, Изнасилование, Экзекуция, Фантастические существа, Странности
1. La femme


Редкие облезлые кусты перемежались ямами с рыжеватой водой, подернутой радужными пленками; впереди маячил лес, сбоку темнели корпуса заброшенного химзавода, их ряды разбитых слепых окон и покосившийся забор с остатками колючей проволоки. На проволоке, вяло шелестя, висели обрывки пакетов — ветер приносил их невесть откуда вместе с застарелой ацетоновой вонью.

Две девушки бодро шли по полузаросшей грунтовке, к счастью, не сильно размокшей после дождя, с этим ароматом свежей сырости и намокшей пыли Мария вдыхала смутно знакомые родные запахи, оглядывалась кругом, вспоминая — здесь она строила шалаш, с той горки каталась зимой, а там, под низко нависшими над водой березками, кажется, впервые встретила Мишу…

— Он тебе понравится, Дашка, вот увидишь.

Женщина с распущенными светло-русыми волосами, в короткой темной юбке и голубой ветровке выглядела глуповато посреди этого забытого мира давно прошедшего детства, и только удобные туфли на плоской подошве говорили о том, что здесь она не случайный гость. Ее спутница была куда моложе, этакий вчерашний подросток в джинсах и футболке, с короткой мальчишеской стрижкой и живыми темными глазами, и ее с этими местами явно не связывали столь теплые воспоминания. Она все смотрела на мусор, на лужи и грустно шмыгала носом, явно согласилась на эту прогулку только из-за настойчивости сестры.

— Маш, долго еще?

— Сейчас к речке выйдем, а там уже рукой подать.

— Слушай, а что это там за хрен?

Кто-то впереди показался из кустов, выпрямился и помахал им рукой. Мария зло выматерилась про себя — незнакомец стоял на самой дороге и, чтобы обойти его, пришлось бы пробираться по траве и зарослям. Но, будучи приличной самоуверенной стервой, в свои тридцать с небольшим успевшей сменить немало мужиков, она была уверена, что сумеет отшить излишне приветливую живность. Уроды и мутанты, сжигать их некому… хотя она, Мария, и сжигала бы, например. С удовольствием. Вообразив себя в нацистской форме возле открытой пылающей топки, женщина только фыркнула под непонимающим взглядом младшей сестренки.

— Доброго дня вам, деточки. — Человек-свинья, весь в грязи, стоял возле раскопанной ямы и лениво жевал какие-то корни, поводя вымазанным землей и слюнями рылом. Странное и противоестественное смешение человеческих и звериных пропорций, нескладный толстый урод, он был вполне прямоходящим, но узкие плечи и широкая бочкообразная грудная клетка наводили на мысли о крупном, вставшем на задние ноги кабане. Его белесое, покрытое редкой щетиной брюхо колыхалось внушительной складкой, но не скрывало уродливого кривого члена, пакостным сучком торчащего снизу вверх. Даша увидела эту мужественную подробность и охнула от неожиданности, отшатнулась на другую сторону дороги, ускорив шаг и сделав вид, будто ее вообще здесь нет.

— Пошел ты на хуй. — Мария только скривилась от омерзения и собралась пройти мимо, крепко взяв сестру за руку.

— Ну что ж вы так… — Расстроился человек-свинья и приблизился, пошел рядом, ничуть не отставая, — А меня Форни зовут. Хороший денечек, не правда ли?

— Нахуй пошел, урод. — Раздельно повторила женщина, воинственно подбоченясь. Раньше подобное срабатывало безотказно, мужики, как правило, тушевались и сваливали, но самоуверенная феминистка не учла того, что до ближайшей цивилизации было часа полтора на автобусе, а в этой глуши нравы были совсем иные… как и обитатели.

— А вот сейчас я тебе пойду, сука. — Добрый тон, казалось, сдуло ветром, человек-свинья осклабился и что-то нехорошее мелькнуло в его мелких глазах.

Уродливая рука, нечто среднее между копытом и клешней, мазнула по куртке, оставив грязный след, Дарья завизжала, а Маша, верно расставив приоритеты, первая кинулась бежать напролом через кусты, дернув сестру за собой. Форни не отставал. Быстрый, как настоящий зверь, иногда он вставал на все четыре конечности, и почти нагонял беглянок, пугая утробным хрюканьем, но, казалось, погоня просто доставляет ему удовольствие.

Непривычная к таким забегам, Мария выдохлась первой, захромала от колотья в боку и вдобавок потеряла туфлю, но все это отступило на второй план в сравнении с иррациональным пробирающим страхом, что заставил ее не разбирать дороги и нестись вперед, стараясь только не терять из виду спину сестры. Впервые за много лет она вдруг поняла, что ситуация ей совершенно неподконтрольна и рассчитывать можно только на свои силы, а их у нее было не то, чтобы очень много.

На берегу знакомой речки она поскользнулась на гнилых листьях, засыпавших лужу, не удержалась и упала, и смогла только увидеть, как Дашка влетает в воду и вброд начинает переходить протоку, оборачивается.

— Беги, дура! Позвони ментам, позвони в ветнадзор, в психушку позвони! Слышишь? Позвони! — Заорала Маша, поднялась с земли, не собираясь продолжать бесполезное уже бегство; яростно дрыгая ногой, стряхнула вторую туфлю, словно это туфля была во всем виновата и обернулась, с видом победительницы глядя на преследователя. Человек-свинья оказался совсем рядом и снова открыл свою мерзкую пасть в пародии на улыбку, стали видны допотопные металлические коронки у него на зубах.

— Что вылупился, урод? С тебя сейчас шкуру снимут, у меня друзья в ментуре. — Прошипела женщина, и думала сочинить что-то еще, но вдруг поняла, что слова не действуют. Ничего не действует, перед ней уродливое грязное животное, на морде (или рыле?) которого нет ни единой разумной мысли, и еще от него мерзко воняет, навозом и говном, и черт знает чем еще, потому что стоит эта тварь буквально в нескольких шагах.

Маша отшатнулась, когда Форни двинулся к ней, и каждый шаг колыхал его бледное брюхо и заставлял подпрыгивать грязный член с потеком чего-то густого и желтого возле маленькой розовой головки.

— Пошел ты… — Выкрикнула она, но как-то неуверенно, страх поднимался волной в груди и душил, и, когда лапа человека-свиньи отвесила ей здоровую оплеуху, внутри словно что-то разорвалось, словно с глаз упала пелена.

Воя в ужасе, женщина на четвереньках поползла подальше от него, но, неожиданно подвижный и сильный, кабан ухватил ее за ногу и протащил назад, рывком развернул лицом к себе, оборвав ворот куртки. Она попыталась ударить его в рыло, но Форни спокойно загородился рукой и только усмехнулся, издав утробный звук, очевидно, заменявший ему смех.

— Ну и что ты сделаешь? — Он стоял на коленях между ее широко раздвинутых ног, и из пасти у него воняло травой и комбикормом, когда она шевелилась и булькала, издавая непривычные для себя звуки человеческой речи. Одним движением он разорвал замок на машиной куртке, а потом, когда она попыталась заслонить обтянутую одной только блузкой грудь, с явным удовольствием снова ударил, так, что лязгнули зубы, а во рту сделалось солоно и тепло из-за рассаженной губы.

— Теперь-то ты что сделаешь?

— Не надо. — Выдавила Мария, возясь и пытаясь свести измазанные в грязи и облепленные листьями ноги; он завалил ее как раз в ту же лужу, на которой она поскользнулась и влага стремительно пропитывала одежду на спине. Он словно не замечал, мразливое животное, ему было плевать на грязь, он хотел только извивающегося под ним тела, и его лишь забавляла ее отчаянная попытка удержать юбку руками, когда он играючи задрал ее до самой груди. Женщина скулила. Первобытный страх сдавил глотку и не давал кричать, не давал сопротивляться, все затмевало жуткое осознание того, что, если она не даст ему того, что он хочет, он может вытворить с ней кое-что похуже, потому что здесь и сейчас он действительно может все.

— Не надо… — Лепетала записная стерва, сменившая десяток мужиков и раздававшая в блоге советы молодым наивным провинциалкам; плача, она смотрела, как Форни разрывает ее синтетические белые трусики и задыхалась от его мерзкой свинячьей вони, когда твердое щетинистое брюхо накрыло ее и вдавило в землю, а копыта скользнули под колени, вздергивая ее в унизительную и неудобную позу.

— Пожалуйста…

Толстый скользкий член человека-свиньи слепо тыкался во влагалище, с силой елозил по губам, но, когда попал, наконец, внутрь, Маша забилась от резкой внезапной боли, кажется, что-то закричала, но покрытые белесой щетиной бока и задница кабана быстро заходили между ее широко расставленных ног. Короткий завитый крюком хвостик сладострастно дергался над розовой дыркой ануса с присохшими крошками дерьма.

Она задыхалась, рыдала навзрыд от боли и унижения, хватала окровавленным ртом воздух, терпела, надеясь, что все скоро кончится, но проклятая тварь все ездила и ездила на ней, похрюкивая и роняя слюни на шею, несколько капель попали на подбородок и в рот. Мерзость. Мерзость и грязь, и ее трясло не от холода и не от толчков твари, а от жуткого отвращения, от которого хотелось кричать, как от ярости, от которого хотелось вывернуться наизнанку, хотелось выстричь, вырезать, выдрать из себя то, что оно, это животное, осквернило своими прикосновениями, своей похотью, которая в принципе не должна быть видна никому, кроме таких же уродов, плодящихся в темноте, в своих загонах, в своих хлевах среди дерьма и осоловелых равнодушных сородичей.

Сухое влагалище взмокло от проникновения и хлюпало, но боль все равно была такая, будто туда всыпали песка. Маша вспомнила, как выглядел член Форни перед тем, как вбурился в ее тело — кривой, с торчащей вбок острой головкой и только похолодела, представив, что это орудие может с ней сотворить. Да, ей было страшно. Страшно, что он оставит в ней свои следы, безумно страшно, что кто-то узнает об этом, об этой позе с беспомощно дергающимися на весу ногами, о белом лоскутке трусиков в траве, о том, как в нее входит этот тошнотворный твердый придаток. Ее буквально тошнило от страха при мысли о том, что он сделает что-то такое, что могут увидеть, что придется рассказывать… она даже не знала, кому — врачу, полицейскому, Дашке, но любой свидетель этого катастрофического позора казался ужасным обвиняющим судьей.

Наконец, Форни слез с нее, женщина даже не поняла, когда кончил, отпущенная, перевернулась набок, скуля от боли внизу живота, и, пока она рыдала от унижения и ненависти, корчась в сырых листьях, насильник ушел, утратив к ней всякий интерес.
Прошла, наверное, четверть часа, прежде, чем Мария, неловко встав на четвереньки, оперлась о дерево, выпрямилась и кое-как доковыляла до речки, где ее вырвало. Плача и дрожа, она пыталась отмыть от крови и слез лицо, а волосы — от попавшей на них блевотины; стоя на коленях у самой воды, все терла кожу ладонями, стараясь оттереть пропитавшую ее говняно-травяную вонь скотины, и словно не замечала, как по ляжкам течет кровь вперемешку с желтоватой свиной спермой.

2. Black medicine


Даша перебралась через реку и теперь бежала, не разбирая, куда. Она успела увидеть, что Форни делает с ее сестрой и в каждом шорохе ей теперь чудились звуки приближения отвратительного человека-свиньи. На дорогу, всю ту же грунтовку, она выбралась через несколько часов и совершенно случайно, тяжело дыша, побрела, все еще ежеминутно прислушиваясь, и вдруг увидела притулившийся к обочины старый трейлер, отдаленно похожий на американские дома на колесах, какие она видела по телевизору. Фургон был белый, и окна со скругленными краями уютно горели в едва наметившихся сумерках.

Поднявшись по двум металлическим ступенькам, Даша несмело постучала в дверь. Открыли не сразу, кто-то долго возился прежде, чем поворотная ручка дрогнула, шевельнулась и в темном проеме показалась звериная морда с круглыми желтыми глазами. Девушка отпрянула назад, не веря своим глазам — с порога на нее смотрел прямоходящий рыжеватый волк, окинув задумчивым взглядом попятившуюся девушку, он спрыгнул на землю и направился к ней.

Их там оказалось трое и догнали они ее очень быстро. Тычком в спину повалили на землю, подняли за локти и поволокли назад. Она отбивалась и брыкалась, но лапы волков, худые, но неожиданно цепкие, сломили это сопротивление; три сильных зверя без труда заволокли Дашу вглубь трейлера, за белую медицинскую ширму, туда, где стоял удушающий больничный запах хлора. Многоглазая круглая лампа под потолком ярко горела, ударяя по глазам безжалостным белым светом и во всех подробностях освещая наклонное кресло, знакомое девушке по визитам к гинекологу. И при виде этого странного, неуместного и дикого предмета, пробуждающего исключительно постыдные и неприятные воспоминания, она вдруг почувствовала, как привычный мир рассыпается окончательно.

— Не на-адо! .. — Она забилась с новой силой, и даже вырвала руку — лапа соскользнула, оставив на коже болезненные следы грубых когтей, но, утомленный сопротивлением, волк с силой ударил ее по лицу и втроем они заволокли жертву на кресло, сноровисто притянули мягкими ремнями, после чего как будто потеряли к ней интерес. Один из волков вышел за ширму, другой загремел подносом с инструментами, которые доставал из странного устройства, а третий, ударивший ее, крупный самец с рыжиной по бокам морды, встал между широко разведенных ног беспомощной жертвы и, по-прежнему не произнося ни слова, и только смотрел ей в лицо, как будто наслаждался зрелищем.

Лишенная малейшей возможности пошевелиться, Даша рыдала, в ужасе наблюдая за манипуляциями, а потом подняла взгляд на зверя, что оказался ближе всего; от парализующего страха она избегала смотреть ему в глаза, пыталась отвернуться и случайно натолкнулась взглядом на напрягшееся свидетельство самцовости стоящего перед ней монстра. Дикость. Какая дикость, ей вдруг подумалось, что этим существам стоило бы надеть белые халаты, что они на самом деле совершенно голые, и еще подумалось, что они делают здесь, среди леса, и зачем им эти устройства и вообще все это… В четыре лапы этот рыжий и вернувшийся мелкий волк начали резать на девушке одежду острыми ножницами и скальпелем, и это было ужасней всего. Она словно лишалась последней защиты, что берегла тело от чужих глаз, что отделяла ее от них, что была плотиной для жгучего беззащитного стыда, разлившегося краской по щекам и груди, когда на ней распороли и сняли лоскутами футболку, когда лопнул под лезвием лифчик, а обтягивающие джинсы были раскромсаны и выброшены в ведро вместе с кедами. Последними туда отправились тонкие дашины трусики и холодный воздух непривычно коснулся ее промежности.

— Не надо, пожалуйста… — Тут она расплакалась как девочка, ерзая и дрожа, но волки подчеркнуто-равнодушно засуетились вокруг, занимались чем-то своим, сугубо непонятным и оттого еще более пугающим. Ей не нравилось все, связанное с медициной, непонятные процедуры, больничные странные правила и смутные тени боли, которыми были пропитаны все эти предметы вокруг и даже сам воздух. И хуже всего было предчувствие чего-то действительно ужасного, ощущение, что они, эти волкообразные существа со странными хобби и пугающим жилищем что-то с ней сделают, что-то из того, делают среди запаха хлора и спирта, среди белого и металлического. Ожидание. Страх и мучительное ожидание еще большего страха, от которого сдавливало горло и слезы катились сами собой.

— Эксперимент номер восемнадцать-тридцать один, молодая женщина, — Волк с инструментами, надиктовывавший что-то в прикрепленный к шерсти на груди микрофон, оказался волчицей, у нее был очень мягкий, совершенно спокойный голос; поставив поблескивающий хромом поднос на пододвинутую ближе подставку, она натянула на лапы нелепо смотрящиеся на них медицинские перчатки и повернула морду к рыжему волку: — Доктор Мотт, не могли бы вы… спасибо.

Даша почувствовала прикосновение скрипнувшего латекса между ног и снова всхлипнула, больше от неожиданности, чем от боли, когда волчица просунула в нее что-то холодное, растянула, орудуя пальцами.

— Особь ориентировочно шестнадцати-восемнадцати лет, девственница. Ну что, коллеги, приступим? Сэнди, будь добр, приготовь подопытную.

Самый мелкий из волков унес ее вещи и вернулся с металлическим тазом, установил его где-то под креслом, вне зоны видимости настороженно наблюдающей девушки. Потом были неприятные и странные ощущения, что-то скребло по коже — она не сразу поняла, что ее выбривают, тщательно, оттягивая кожу, чтобы не оставить ни единого волоска. Закончив, волчонок подошел сбоку и, намотав на длинный зажим кусок бинта, обмакнул его в непрозрачную банку с чем-то маслянистым на вид и белым, снова склонился между разведенных ног. Почему-то от этого стало немного легче — они не делали ничего особо страшного, ей только не нравилось настойчивое внимание к ее промежности, уязвимый голый живот подводило от мысли о том, что за планы роились в головах этих зверей. А Сэнди тем временем действовал быстро и небрежно, несколько раз ткнул холодным и скользким бинтом вокруг ануса, погрузил его внутрь, орудуя заостренным концом зажима — Даша охнула от неожиданного вторжения, но потом ей пришлось вскрикнуть, потому что в ее смазанную таким образом задницу было засунуто что-то, что показалось ей ужасно большим и неудобным. Она и раньше изредка играла с попкой в ванной, но жесткий конец темного шланга ни в какое сравнение не шел с ее мягкими осторожными пальчиками. Она задергалась, шипя от навязчивого дискомфорта, но, когда волк пустил воду, не удержалась и закричала, протестуя. Уж такого она точно не ожидала и паника в какой-то момент захлестнула сознание. Жесткая лапа массировала ей живот, когда, извиваясь изо всех сил, жертва потеряла голос и хрипела от распирающей боли в кишках. Наконец, Сэнди вытащил шланг и их содержимое, дерьмо и вода после обильной клизмы полилось в таз — девушка не сумела совладать со своим сфинктером и тихонько завыла от унизительного облегчения, почти не обращая внимания на отвратительные влажные звуки, которые она издавала. Процедура была повторена во второй раз, но его она сумела перетерпеть без криков — то ли уже растянулась, то ли мучитель не стал ее заливать так сильно. Протерев Дашу салфеткой, от прикосновения которой защипало кожу, волк снова смазал ее и ушел опорожнять таз на улицу — за ширмой хлопнула дверь трейлера.

Волк, поименованный доктором Моттом, подошел сразу же, как только убрался их стажер, и в этот раз он намерен был не просто смотреть, девушка почти сразу почувствовала бедрами прикосновение его меха, мельком увидела его член, почти сразу ткнувшийся в едва было оставленный в покое анус. Она еще ни с кем не трахалась сзади, все боялась боли и вот теперь эти страхи подтверждались.

Проникновение было болезненно-тупым, медленным — ему как будто нравилось издеваться, он как будто специально все давил и давил, со смазкой пробивался вглубь беспомощного тела, не обращая внимания на слабую и запоздалую попытку зажаться. Даша заскулила, бессмысленно вскрикивая от неторопливых, терпеливых, но сильных толчков и отчаянно пытаясь заставить себя расслабить рефлекторно напряженные мышцы. Она ужасно хотела, чтобы он перестал, и она бы попросила, заговорила, если б не равнодушный странный взгляд животного, который невозможно понять, от которого ее пробирало до костей. Почему-то больше всего пугало, что он может укусить, впиться желтоватыми клыками в беспомощно подставленный живот, в груди… Наконец, зверь вошел полностью, заполнил ее распирающей тянущей болью и затолкался в быстром, собачьем ритме, сделав и без того противоестественные ощущения совершенно нестерпимыми. От безысходности она плакала, уставясь в потолок и надеялась, что это безумие скоро закончится, стоит только немного потерпеть. Если они просто решили ее изнасиловать, это можно перенести, и ничего страшного не будет, ничего страшнее насилия, с которым девушка и так уже когда-то была знакома. Можно просто представить это как странную игру. Пугающую жутковатую игру, в которой она снизу.

Не обращая внимания на фрикции коллеги, волчица продолжила бормотать в свой диктофон, заставила Дашу открыть рот, поковырялась каким-то острым инструментом в зубах, посветила в глаза фонариком и, смазав кожу чем-то вонючим, прицепила на грудь и виски несколько датчиков, после чего сделала укол. Даша почему-то испугалась этого укола сильнее, чем елозящего в ее заду звериного члена, это игрой уже не казалось, это было серьезнее, но ничего так и не случилось и под попискивание ожившего аппарата у изголовья кресла она обреченно закрыла глаза, ритмично подвывая от боли. Притерпеться все не получалось, анус рвало все сильнее, каждое движение насильника становилось жестче и впечатывало ремни глубже в кожу, но в какой-то момент боль стала режущей, жгучей, расперла изнутри так, что девушка истошно заорала, выгнулась, как будто это движение могло помочь ей слезть с набухшего узла на волчьем члене, втолкавшегося через неразработанное кольцо мышц. В этот самый момент она поняла, что с ней будут делать, поняла, что ее никто не собирается отпускать и, если это будет игрой, то очень жестокой.

— Убери-и-и! Не надо, мне больно! Маша! Ма-аша!

Ужас то парализовывал, то Даша рвалась, как бешеная, выворачивая себе руки, дергалась, упиралась лопатками и затылком в липкую клеенчатую искусственную кожу кресла, и все больше убеждалась, что ремни, которыми ее связали, рассчитаны на все ее уловки и попытки. И что ей не выбраться. И что она останется в этом кресле, с разрывающим ее живьем членом в заднице до тех пор, пока звери вокруг нее не решат, что достаточно или не сделают что-то другое, еще более ужасное. Мыслей не было. Ничего не было, только собственное бешено колотящееся в ушах сердце и мучительная агония рвущихся мышц. Отчаянно хватая воздух ртом, она громко застонала, но волк только фыркнул и заерзал, прижавшись мохнатым животом к жертве; лапы уперлись в кресло с двух сторон и он только слегка подергивал тазом в стороны, провоцируя новые надрывные стоны.

Даша не знала, сколько она хрипела, царапая холодное кресло коротко обрезанными ногтями, пока волк разрывал ее, уставясь в лицо бесстрастными желтыми глазами, но, когда он, наконец, выскользнул наружу, весь мех у него в паху и на бедрах слипся от крови. Отвернувшись от этого жуткого зрелища, девушка скулила, надеясь, что теперь-то все кончится, и безнадежно заплакала, снова почувствовав холодные прикосновения инструментов в промежности.

Боль не закончилась, она только начиналась. Сэнди сунул в нее какой-то немыслимый хромированный расширитель, она так и не поняла, что за положение заняло в ее теле мельком увиденное устройство, но растянуло оно ее так, что она просто онемела, давясь стонами. Не обращая внимания на издаваемые жертвой звуки, волчонок по примеру своей коллеги надел перчатки и что-то делал с ней, ужасно долго и мучительно, тупая боль заполняла весь низ живота, обостряясь от каждого прикосновения жестких лап и холодного металла. Даша несколько раз теряла сознание и приходила в себя, в промежутках слыша, как что-то капает в подставленный под нее таз. Свобода, которой она с такой отчаянной глупостью лишилась, маячила за белой тканевой ширмой и туда девушка уставилась остекленевшим от боли взглядом, как будто это ее хоть немного могло помочь, как будто сейчас кто-то войдет и остановит это истязание, прекратит ее мучения, ведь не бывает так, чтобы совсем никого… ее спасут. Дикая, немыслимая надежда была последним, за что уцепился ее мозг. Ее обязательно спасут, вот-вот. Но возня в кишке сводила с ума, что-то, такое же равнодушное и холодное, как взгляды зверей, что-то жгучее возилось там и текло вниз, собираясь под ягодицами, уже прилипающими к креслу от влаги. За этими манипуляциями девушка не заметила странных приготовлений волчицы, пока та резкими и точными уколами не загнала ей в соски длинные толстые иглы, что-то неприятно напоминающие; к каждой игле прикреплялся проводок…

Она хорошо запомнила, когда ток включили в первый раз. Запомнила три морды, склонившиеся над ней, круглую лампу, свет которой бил в лицо. Помнила тянущую тупую боль в наспех зашитом анусе и другую, острую — выше, в грудях, в которые были воткнуты электроды, наверное, пронзившие их до самых ребер. Пополам с ужасом помнила страшную судорогу, вибрирующий и нестерпимый электрический разряд, выгнувший ее на кресле так, что затрещали ремни. Помнила, как визжала, как потом в отчаянном бреду звала сестру, шептала, потому что сорвала голос окончательно. Это повторялось несколько раз, но она уже быстро теряла сознание от кровопотери и шока; во всяком случае, Даша уже не помнила, как Сэнди лишал ее девственности и как потом ее резали, вскрыв от подбородка до самого лобка. Она лежала, уставясь бессмысленными голубыми глазами в низкий потолок трейлера, тело ее ниже шеи было широко распахнуто сплошной кровавой раной и маленькие обожженные грудки, нелепо свесившиеся с перепиленных ребер, разведенных в разные стороны, почти касались синеющих худых рук.

3. Маша и медведь


В глубоких сумерках Мария ковыляла по лесу, пытаясь по памяти отыскать знакомую избушку. Женщина, босая и жалкая, походила на отпользованную шалаву, которую ушлый дальнобойщик, не заплатив, выкинул из машины на трассе — кровь потеками засыхала у нее на ногах, скула и губа опухли, а порванная куртка давно утратила свой радостно-голубой цвет. В ее некогда пышных волосах роскошного естественного светло-русого оттенка застряли сухие листья и засохла грязь, руки с обломанными ногтями дрожали, впрочем, дрожала она вся; давно сбившись с пути, Маша только вздрагивала от невнятных шорохов в темнеющих кустах, больше всего она хотела вернуться домой, в безопасность и уют родных стен, и единственным, кто мог бы вывести ее из этого жуткого места, уже не кажущегося таким же ностальгическим и родным, был Мишка. Звать его она не осмеливалась, но и без того знакомые приметы уже раз или два попадались по пути — вот сухое дерево, вот тропинка, полузаросшая и почти неузнаваемая, но изгиб тот же самый.

Избушка, мрачная и потемневшая, отыскалась на прежнем месте. Свет не горел в тусклых окнах, а приоткрытая дверь поскрипывала на ветру, и неожиданный испуг пригвоздил к месту, простая мысль о том, что медведя может и не оказаться там, что он мог давным-давно куда-то переселиться и забросить старое жилье… кажется, животные так не делают, но ведь он… не такой, он ведь необычный, ее Мишка. В сомнениях и желании убедиться или опровергнуть свои догадки, Мария подошла, поднялась по скрипящему крыльцу и осторожно тронула дверь, распахивая ее. В нос ударил запах — густой, затхлый, запах старого дома, плесени и отсыревшей бумаги и еще, вместе с ним, запах зверя, знакомый и одновременно какой-то странный дух шерсти, шкур, гнили.

Раздавшийся низкий рык пробрал ее до озноба, а в непроглядном мраке загорелись глаза с желтовато-зеленым отливом.
— Миша, Миша, это я, ты что? Я Маша, помнишь? — Он отпрянула, когда к ней двинулась темная туша, неразличимая в темноте, но не побежала, зачем бежать, когда это существо было знакомо и его присутствие, вроде бы, обещало защиту и спасение?
Он был огромен. Стоя на четырех лапах, медведь касался мордой ее лица, щекотал усами щеку, принюхивался, осматривал, будто бы от близорукости вплотную приблизив косматую здоровенную башку. Он внимательно обследовал носом ее волосы и куртку, мазнул мордой по ногам и отступил назад, вглубь избушки, но по-прежнему ничего не говорил.

Решив, что он пропускает ее внутрь, Мария поспешила войти, захлопнула дверь и закрыла ее на крючок, сделанный из длинного загнутого гвоздя — и годы спустя он оставался на старом месте.

— Мишка, а где у тебя тут свет? — Спросила она, застыв на пороге и не зная, куда идти, в ответ донеслось сопение и непонятные шорохи, но немыслимое облегчение сделало ее совершенно беспечной, — Мишка?

Снова показались светящиеся глаза — он повернулся к ней, но теперь за его горбатой холкой проступали синие очертания окон, и, удивленная холодной встречей, женщина замялась в недоумении, но, сочтя это незначительной деталью, принялась рассказывать:

— Ты знаешь, я с сестрой сюда шла, но на нас напала одна тварь, и Дашка убежала. Ты знаешь, здесь есть свинья…

Медведь зарычал. Страшно, громко и очень зло, как будто одного упоминания о Форни хватило, чтобы ввергнуть его в бешенство. Мария осеклась и попятилась, но не успела больше ничего, потому что когтистая лапа приподнявшегося на задние лапы зверя вцепилась в куртку и поволокла куда-то в сторону, вбок.

— Ай, ты что? .. Мишка, ты что делаешь?

Вот теперь она начала бояться, теперь ее пробрал ужас положения, куда более безвыходного, чем каких-то десять минут назад. Он швырнул ее в угол, на что-то мягкое, складки впились в колени, под пальцами одновременно оказалась какая-то ткань и что-то похожее на мех — пошарив рукой, Маша поняла, что это и есть содранная шкура какого-то животного, а рядом… рядом чья-то одежда, целый ком одежды, карманы, пуговицы, воротник уголком… Над головой раздалось сиплое пыхтение и она вдруг задрожала, отползая к самой стене. Он не носит одежду. Он никогда не носил одежду, откуда это… Оттуда.

— Миша? Перестань, ты меня пугаешь. Прекрати!

Новый рык в ответ, как будто он совершенно отвык разговаривать. Лапа — теперь она сумела рассмотреть движение в темноте, протянулась к ней, к ее лицу, ухватив за затылок и едва не оборвав когтями ухо и Маша закричала, чувствуя, как по шее полилась кровь, вцепилась в густую грубую шерсть. Медведь швырнул ее на пол и, сопя, принялся рвать куртку, ей сначала показалось, что он пытается ее укусить, лишь когда по руке прошлись когти, а шов затрещал, расходясь, стало понятно, что и он… тоже. Снова заныло в паху, болезненно и страшно, без тени желания или возбуждения.

— Миша, не надо, Миша, я сейчас сама разденусь, не надо… — Запричитала она, когда плотная синтетика впилась в тело от его рывков, и дрожащими руками принялась снимать изорванные лоскуты, стянула через голову блузку, на юбке задержалась, но, почувствовав сильный тычок мордой в колени, расстегнула и ее, возясь, стянула вниз. Обреченно она застыла на полу, и в голове нашлось совсем немного здравых мыслей, все вытеснял ужас перед тем, что сейчас опять будет — после изнасилования Форни секс казался исключительно чем-то мерзким, мерзким ей казалось и собственное тело, испачканное, пробитое грязным членом человека-свиньи, и эта грязь, эта боль, она все еще там, в ней. Еще ничего в своей жизни она так сильно не хотела предотвратить, остановить, но неожиданно теплое звериное дыхание коснулось грудей, кожу защекотали его усы, а потом широко прошелся язык, неожиданно мягкий, даже нежный. И, пока зверь вылизывал ей голую грудь, женщина успокаивалась, потом задрожала вновь, уже от того, что он тыкался носом в ее соски, вставшие торчком, осторожно брал их в пасть, едва-едва сжимая передними зубами. Она несмело гладила его по голове, смутно чувствуя себя обязанной за эту успокаивающую необычную ласку и все еще боясь, что он опять зарычит, все гладила, а потом медведь начал вылизывать ей живот, спустился ниже, ткнувшись мордой в волосы на лобке. Она сидела на полу и, поддаваясь, развела колени, потом, когда поняла, что ему неудобно, легла, пугливо убирая голые ноги от его лохматых боков, словно пыталась отвязаться от мысли о том, что ее сейчас вылизывает и собирается поиметь простое животное. Страх почти прошел, было только немного больно, когда язык касался тех мест, где ублюдок Форни оставил ей синяки, и Маша ерзала и отстранялась, и кусала губы от стыда за то, что старый друг с такой лаской дотрагивается до нее там, куда тыкался отросток вонючей свиньи, перебирает ее набухшие губы, осторожно и неглубоко проникает, и это ни в какое сравнение не идет с тем, что вытворял насильник. Но и стыд, и странное стеснение не помешали ей получать удовольствие и течь, и ласкать себе грудь в приятном нетерпении. Трогать медведя за член и уж тем более пытаться ответить ему взаимностью Мария не собиралась и близко, ей, собственно, было все равно, что он там делает и почему сопит — убедившись в безопасности своего положения, она убеждала себя, что все в порядке и скоро она вернется домой. Дашка, наверное, уже давно дома… сука, убежала и бросила ее. Мелкая дрянь, чего только пришлось натерпеться из-за нее…

Теплый язык в последний раз прошелся по ее промежности, зверь надвинулся на нее и, томясь от нетерпения, женщина шире раздвинула ноги, потянулась рукой, чтобы направить в себя коснувшееся ее твердое и горячее орудие, но, нащупав его, вздрогнула. Член медведя был не просто большим, он был огромным — могучий, покрытый шерстью ствол длиной почти с предплечье, лысая скользкая от смазки широкая головка необъятных размеров, шириной, наверное, с ее кулак. Маша похолодела, а он не собирался ждать, он уже в нетерпении елозил по ней и сам нашел столь тщательно подготовленную щель раньше, чем она успела что-то сделать. Косматая лапа небрежно прижала ее к полу, оцарапав когтями и медведь, ухнув, втолкнулся, целиком заполнив ее собой.

— Мишенька, осторожней, ты же большой. — Зашептала Мария, хватаясь за нависшую над ней шерсть, но в ответ только шершавая лапа тронула грудь, провела, словно в неумелом подражании человеческой ласке и она даже на миг успокоилась, по краю сознания мелькнула нелепо восторженная мысль, что в нее так мощно не проникал еще ни один мужчина, но в следующий момент зверь поддал ей еще раз. Тупая боль в растянутом влагалище мгновенно стала нестерпимой, член вколотился в нее, словно таран, окатив внутренности волной жара и заставив отчаянный крик исторгнуться из перекошенного рта.

Вот теперь ей стало страшно, и больно, так, как не было еще ни разу в жизни. Он уже порвал ей все внутри, и с размаху долбил в то же самое место снова и снова, с жутким чавкающим звуком, который она отчетливо слышала. Все, что происходило раньше, какие-то глупые неприятности, опасения и заботы — все это оказалось сущей ерундой в сравнении с тем, что она переживала сейчас, животный ужас и упрямое, тупое инстинктивное желание жить. Вырваться любой ценой. Маша вопила и извивалась, драла ему мех, пыталась дотянуться зубами, лишь бы он прекратил, лишь бы остановился, в конце концов, ей даже удалось соскочить с огромного члена и кинуться туда, где, она помнила, была дверь, но ноги подкосились, она упала и зверь поволок ее обратно, ухватив за волосы. Между ног лился настоящий поток, когда медведь снова пристраивался к ней, так и держа за волосы. И в тот момент, обеими руками цепляясь за его лапу, грозящую ободрать ей скальп, Маша думала только о том, как хочет жить. И еще что ей нельзя дать ему снова войти в себя, этому мерзкому похотливому нечеловеку, этой твари, которая спала в своем логове среди обрывков одежды ее предшественниц, этой мерзости, которая изувечила ее, из-за которой ей так больно, что дыхание рвется из груди пополам со стонами, а в холодном воздухе медно воняет кровью, и этот запах забивает даже стылую звериную и сырую вонь его обиталища. Изворачиваясь, она несколько раз не давала зверю снова воткнуть член и, злясь, тот рычал, скользя мокрой головкой по подставленным бедрам, но потом ухватил ее свободной лапой выше колена, прижал к полу, навалился и без труда вскользнул, продолжил трахать, мстительно и резко, а Маша только завыла от боли и своего поражения.

Она материлась сквозь льющиеся слезы, отчаянно и хрипло, всхлипывая и задыхаясь, колотясь головой об доски, когда напор медведя прижал ее к самой стене, а потом он кончил, вдвигаясь по самые яйца, разрядился в нее так, что ругань переросла в истошный вой, который, казалось, не мог исходить из человеческой глотки.

— А теперь в жопу. — Прорычал страшным, чужим голосом Миша, поднявшись с пола и за руку вздернув свою жертву, которую ноги уже не держали совершенно. В темноте что-то проскребло по полу, и он бросил ее лицом вниз на пододвинутый широкий стол.
В попытке продолжать борьбу женщина попыталась сползти, упасть на пол, сделать хоть что-то, лишь бы оказаться подальше от мучителя, но ее прижало к грубо оструганным доскам, тяжесть легла на поясницу, и край стола впился в ноги. Что-то мокрое елозило по анусу, что-то поводило по промежности спереди назад — этот выродок смазывал Машу ее же собственной кровью и тем, что из нее выливалось помимо. Скуля, она билась и царапала пальцами крышку стола, бессмысленно и беспомощно.

Она никогда не думала, что может умереть вот так, что вообще с человеком могут сделать такое. Иррациональный ужас заполнял ее, не умещаясь в сознании так же, как не умещался в ней таранивший ее огромный орган, ломая и круша все, что было понятным и близким, весь в мир, в котором до сегодняшнего дня не было места таким мукам и таким мыслям. Когти прорвались внутрь, безжалостно кромсая и распарывая кишку и она орала, дергаясь, как полураздавленное насекомое.

Она никогда не думала, что все закончится вот так — грязно, унизительно, и так рано. Все планы и все идеи, фотографии, воспоминания, покупки, встречи, все то легкое и солнечное, что составляло ее жизнь, стало бессмысленным в сравнении с мрачной властью медвежьего члена, который по-хозяйски пристраивался к ее надорванному заду. Холод заполнял живот, судорожно затвердевший как доска, она уже почти ничего не слышала, кроме шума в ушах. Когда медведь начал вталкиваться, урча и сопя от напряжения, она просто потеряла сознание.

Очнулась Мария замерзшей, грязной, ничком лежащей на полу, забытой, словно использованный мусор. По-видимому, все было уже кончено, не только с изнасилованием, но и с ней тоже. Боль заполняла ее целиком, липкая как кисель; женщина почти не чувствовала ног, все кружилось, в голове была вата, а там, куда отдолбил ее чудовищно крупный зверь, и вовсе царила странная немая пустота, тем не менее, взорвавшаяся уколами боли, когда она попробовала пошевелиться и приподняться.

Охваченная странным желанием понять, что он с ней сделал, что у нее с задом, Маша потихоньку, по сантиметру сдвинула руку, нащупала свой бок, ягодицу, потянулась дальше… пальцы провалились в странную яму с мягкими нежными краями, сочащуюся и даже наполненную чем-то теплым. Она так и умерла, недоумевая, что это могло быть, откуда эта развороченная, но совершенно бесчувственная пустота в ее теле.

Теперь, когда окончательно стемнело, глаза сидящего на пороге избушки медведя горели ярче, улавливая тусклый ночной свет, но к ним добавился третий огонек, красный отсвет зажженной сигареты. Услышав шорох, зверь обернулся и фыркнул, стряхивая пепел куда-то в темноту:

— Ну что, помнишь, Машка, как ты в детстве ко мне играть бегала? Такая миленькая была — сарафанчик, косыночка, а теперь что выросло? Эх, шалава…

И Миша с огорчением выбросил недокуренный бычок в темнеющие кусты. Над лесом восходила луна, круглая и желтая, как безжалостный волчий глаз.
{sape_links} Жалоба на рассказ! Автор: HungryGod (все рассказы автора)

Добавить комментарий 6 комментариев

)))
 1
))) (7 августа 2016 04:51)
Регистрация: 4.07.2016 / 3 рассказа / 33 комментария
Автор у тебя все с психикой нормально?? ты был в своем уме когда этот бредовый ужас писал?? Фу мерзость!!
#1↑ Ответить цитировать
HungryGod
 4
HungryGod (9 августа 2016 02:30)
Регистрация: 9.07.2016 / 1 рассказ / 2 комментария
Увидел список тэгов, висящий перед рассказом и все равно упорно лезу читать, чтобы гнаться за автором три остановки и рассказать ему, какой он больной извращенец, да? Или вы думаете, что в рассказе будут цветочки и ромашки на зеленом лугу, если в предупреждениях "насилие", "экзекуция" и "смерть персонажа"?
#2↑ Ответить цитировать
Elza
 0
Elza (9 августа 2016 09:47)
Регистрация: --
Автор маньяк. Таких надо выявлять и проверять их психику. Сдавать в психбольницу.
#3↑ Ответить цитировать
30Hunter01
 2
30Hunter01 (17 августа 2016 02:07)
Регистрация: --
Отличная история, проработанная и целостная, с началом и концом, гораздо лучше многих на этом сайте, не переставай писать(не только порно рассказы) просто пиши, придумывай и делись с другими, у тебя получается.
#4↑ Ответить цитировать
Makso
 1
Makso (1 апреля 2018 19:58)
Регистрация: --
Читайте те категории, которые вам нравятся, идиоты. Стройный сюжет, хороший язык. Автору - пять.
#5↑ Ответить цитировать
ShyNO
 1
ShyNO (9 января 2021 09:13)
Регистрация: --
Так вот какие они - хейтеры отечественной мультипликации
#6↑ Ответить цитировать
Полужирный Наклонный текст Подчеркнутый текст Зачеркнутый текст | По центру Выравнивание по правому краю | Вставка смайликов Выбор цвета | Вставка цитаты Преобразовать выбранный текст из транслитерации в кириллицу
Строго запрещено переходить на личности, а также на гнобление тематики рассказа!
Новые порно рассказы
Похожие порно рассказы
||-+×
Стоп! Не нашли то что искали? Попробуйте поискать это в нашем поиске!
Не спешите закрывать эту страничку! На нашем сайте еще очень много порно рассказов и историй, которые без сомнения Вам понравятся! Попробуйте ввести в форму поиска, расположенную выше, интересующий Вас запрос и Вы сами удивитесь сколько ещё интересных и возбуждающих рассказов находится на нашем сайте!